«Церковь сама пришла ко мне», – Блаженнейший Святослав

С его мнением считаются, к нему прислушиваются. В свои 45 лет, он является духовным отцом для многих украинцев не только в нашей стране, но и далеко за её пределами. После каждой Литургии к нему подходят люди, делятся болью и радостью, рассказывают, а он слушает. И на этот раз рассказывать будет он. О своей семье, детстве, учёбе в медицинском училище, призвании к священнической жизни и ещё о многих моментах, из которых состоит его жизнь.
 

– Ваше Блаженство, в какой семье Вы родились? Какие самые яркие детские воспоминания?
– Я родился в городе Стрый на Львовщине. Это такой своеобразный и интересный город. Интересный своей историей и в частности теми людьми, которых Господь Бог поставил возле меня в то время. Моя мама была учителем музыки, а отец – государственным служащим и работал на железной дороге. Кроме того, большое влияние на меня, на моё воображение оказали дедушка и бабушка.
Мама почти всю жизнь проработала в музыкальной школе, была преподавателем по классу фортепиано. Если говорить о первых впечатлениях, то они связаны с фортепиано. К нам домой приходили ученики и постоянно звучала музыка. Даже когда мама занималась домашними делами, например, готовила еду на кухне, то всегда в соседней комнате играли ученики на фортепиано.
 

– У Вас тоже есть музыкальное образование?
– Да, я закончил детскую музыкальную школу в Стрые. Поскольку для меня фортепиано в определённой мере было известно, а скрипка была загадкой, тайной, поэтому я заинтересовался ею. Моей учительницей была мамина родная сестра. Для меня эти музыкальные инструменты никогда не ассоциировались с каким-то грузом, долгом, а лишь – с любопытством. Мама училась заочно в во Львовской консерватории и работала ещё студенткой в музыкальной школе в городе Самбор. Часто брала меня с собой, потому что не с кем было оставить. Все коридоры и классы музыкальных школ в Стрые и Самборе – это было пространство, в котором я рос. Позже, когда я ходил в школу, мама меня брала в музыкальную, где я делал уроки. Представьте себе – урок музыки. Значит, есть письменный стол, фортепиано; за инструментом сидит ученик или ученица, моя мама возле неё, а я тут рядом делаю уроки. И мама одним ухом слушает, как играет ученик, а тут смотрит, что я делаю. И только тогда, когда я всё сделал, мог собираться и идти домой.
 

– Сейчас иногда играете? Есть любимый композитор?
– Играю, когда никто не слышит. Самый мой любимый композитор – Антонио Вивальди. Я его много играл на концертах в музыкальной школе. Помню те детские ощущения такой светлой радостной музыки, когда смог посетить Венецию уже будучи студентом богословия в Риме. Понять до конца музыку Вивальди можно только тогда, когда попадёшь в город, в котором он жил, и почувствуешь движение воды в венецианских каналах. Для меня слух стал очень важным элементом мировосприятия. Особенно когда речь идёт о моих первых контактах с церковной жизнью, в частности с подпольной Церковью. Я сначала влился в среду дьяков, певцов. С 13 лет я пел, учил гласы, учился читать Псалмы на старославянском. Мог целыми ночами читать Псалтырь над усопшими.

– А кто Вас привёл в церковь?
– Я бы сказал наоборот – Церковь пришла ко мне. Потому что в те годы наши семьи были основой жизни Церкви. В церковь нельзя было ходить, потому что не было куда. Очевидно, была Православная Церковь, к которой мы относились немного с осторожностью. Была Римско-Католическая Церковь, но мы тоже чувствовали, что это не до конца то, что соответствует традиции нашего народа. Вот поэтому духовная жизнь происходила дома.
Ходячей энциклопедией истории как Церкви, так и народа, стали для меня дедушка с бабушкой. Они имели на меня большое влияние, благодаря им я вошёл в жизнь Церкви. Кстати, мои дедушка и бабушка были большими приятелями семьи Зарицких. Известный священномученик Алексей Зарицкий приезжал в наш дом, служил Литургию.
Моя семья со стороны отца, родом из Франковщины, из посёлка Брошнев-Осада, она тоже была очень активной в подпольной жизни Церкви. Фактически в том контексте я познакомился с отцом Михаилом Косило, который был ректором подпольной духовной семинарии на Франковщине. Я служил курьером, перевозя вещи из Брошнева в Стрый сёстрам служебницам Непорочной Девы Марии, у которых там тоже была своя подпольная община.
 

– Святослав Шевчук – школьник. Каким Вы были? Как потом выбрали медицину и почему с ней не сложилось?
– Мне моя семья всегда давала такой импульс, что я должен быть лучшим. Это было не слепое дисциплинарное принуждение, а призыв. Я всегда очень стеснялся, когда шёл в школу с невыученными уроками или чего-то не знал. Я сидел с книгами, никогда вечером не ложился спать, пока не закончу все домашние задания и не сложу портфель. Только когда портфель был сложен и закрыт, тогда я молился и ложился спать. Вот такой был ежедневный вечерний ритуал. Я окончил восьмой класс на «отлично» и поступил в Бориславское медицинское училище. Это был очень важный момент в моей жизни – в 15 лет я вылетел из семейного гнёздышка. И фактически никогда в жизни в Стрый не вернулся. Для меня Борислав стал вторым городом, в котором я рос, которому я очень многим обязан. Вокруг училища, его преподавательского коллектива собралась очень интересная группа настоящей галицкой интеллигенции. В Бориславе у медучилища не было общежития, надо было жить на квартире у людей. И мне так повезло, что я первую часть своего обучения жил в польских семьях. И таких, что в доме разговаривали на польском, выписывали все газеты из Польши. Таким образом я научился и читать, и разговаривать по-польски.
 

– Вы хотели связать жизнь с медициной?
– Мне это очень нравилось. Это была ещё одна составляющая человеческой жизни и бытия, которая меня очень манила. И в подпольной Церкви говорили: «Слушай, тебе нужно иметь какую-то специальность, чтобы была возможность быть около людей». Например, митрополит Владимир (Стернюк) работал фельдшером на «скорой помощи». И такого типа профессия для подпольного священника была очень важным элементом.
 

– То есть Вы тогда уже хотели быть священником?
– Я уже где-то так ориентировался... Когда я пришёл из армии и хотел вернуться к подготовке к священству, уже сложились совершенно иные обстоятельства. Это уже была не подпольная семинария. Я попал в группу, которую формировали для обучения в Аргентине по просьбе владыки Андрея (Сапеляка). Там учился до 1993 года. Фактически закончил курс философии. Это двухгодичный курс, который прописан учебным планом для подготовки к священству.
 

– Это, наверное, была Ваша первая поездка за границу?
– Очевидно. Мы поехали на учёбу за границу впервые. Это такая история, как мы оформляли паспорта, как визу получали – надо было аж в Москву тогда ездить! Я среди ребят был самым старшим, поэтому взял на себя бремя приготовления. Помню, когда я в Киеве вышел из Министерства иностранных дел с паспортами для целой группы, то шёл по дороге и пел от счастья. А потом мы оказались в Аргентине без знания языка. Нас послали на лекцию в салезианский университет. Я, как хороший студент, сел за первую парту и очень внимательно слушал профессора, который преподавал логику. Мне казалось сначала, что целых 45 минут он говорит одно предложение. Я не мог различить, где фразы начинаются, а где заканчиваются. А в конце семестра я уже сдавал экзамен на испанском письменно по всем философским предметам. Мне было легче, чем другим студентам, поскольку я знал немного латынь, а испанский язык – латинского происхождения. И вот обучение латыни в подпольных семинарских кругах, в частности у покойного отца Михаила Дацышина, затем медицинская латынь в Бориславском медучилище всё-таки дали мне определённые ключи к тому, чтобы можно было понять и скорее выучить язык, чем это давалось другим студентам.

– Вы знаете испанский, итальянский, польский, английский... Есть какой-то секрет лёгкого изучения языков?
– Легко учить языки не бывает. Я помню, что первые студенческие месяцы в Аргентине было очень тяжело и психологически, и духовно, и культурно. Но надо было себя заставить. И кто сумел себя заставить, тот научился. Один месяц нас учила испанскому сестра василианка. И она нам такую фразу сказала, которая одних расстроила, а другим предоставила тонус: «Для того, чтобы выучить иностранный язык, надо привязать себя к креслу». Нужно сесть и выучить. Поэтому я учился, поскольку иного выхода не было. После испанского я учил итальянский язык. После окончания семинарии во Львове меня направили на учёбу в Рим. Когда я теперь вспомню свои конспекты из Анджеликума, в частности тех первых месяцев, то я слушал лекции на итальянском, а писал по-испански. Потом середина конспекта – смешанная речь, а уже конец был по-итальянски.
 

– Есть ещё что-то, что бы Вы хотели изучить?
– Я бы ещё хотел выучить немецкий. Определённые азы я получил самостоятельно ещё будучи вице-ректором Львовской духовной семинарии. И хотел бы немного лучше и глубже изучить французский. Увидим, что из этого выйдет.
 

– Как сейчас выглядят отношения с Вашей семьей? Изменилось что-то?
– Что-то изменилось, что-то осталось постоянным. Если речь идёт о самых близких – папе, маме, тете Ирине... Когда приезжаю домой, то все ранги, титулы остаются за воротами, на улице (смеётся). Стараюсь помогать, если нужно. Однако у меня довольно мало возможности проводить вместе с ними время. Очевидно, что надо всегда поддерживать контакты с семьёй, потому что мы просто отдаляемся. Мы должны быть, в первую очередь, людьми. Есть такая латинская поговорка, которую я выучил ещё в Бориславском медучилище: «Homo locum ornat, ornat non locus hominem». То есть человек украшает место, а не место человека. Вне зависимости, какое ты место занимаешь, ты должен быть собой. Как раз семейный контекст даёт тебе возможность остаться собой.
 

– Есть ли у Вас крестники? Если есть, как часто с ними общаетесь?
– Да. Шестеро. К сожалению, я не очень хороший крёстный отец, не часто их навещаю. Но одного крестника имею в Киеве. Хоть Андрейчика здесь каждый год на Андрея могу посетить.
 

– А как выглядит Ваш обычный день? Несмотря на то, что Вы много путешествуете.
– Есть определённый «скелет», который я стараюсь держать неизменным. А есть что-то, что силой обстоятельств меняется. Такой неизменный порядок – это молитвенное правило: вечерня, утреня, размышление, чему меня ещё научили в подпольной Церкви, духовное чтение обязательно Святого Писания и Отцов Церкви, и Литургия. А остальное всё меняется. Потому что путешествия, встречи, часы труда, отдыха порой вносят очень радикальные изменения. То, что сегодня является существенным элементом моей ежедневной жизни, – это общение с людьми. Люди очень нуждаются в личном контакте с Главой Церкви. Когда речь идёт о священнике или епископе, то здесь приоритет – иметь широко открытые двери для людей. Многие говорят, что ко меня тяжело добраться. В сутках 24 часа и двери у меня такие, какие есть. Их шире уже не сделать. Но для меня личное общение с людьми очень важно.

– Хватает ли Вам времени на общение с друзьями, с близкими людьми?
– Честно говоря, это становится роскошью, и всё больше, увы... Я вспоминаю один такой вопрос: «Блаженнейший, у Вас есть время?» И я так спонтанно ответил: «Знаете, я даже порой деньги могу иметь, потому что кто-то может пожертвовать, а вот время... Времени никто не может пожертвовать» (смеется). Временами замечаю, что за 2-3 месяца у меня не было ни одного выходного дня. Хотя, несмотря на всё это пытаюсь искать какие-то моменты, чтобы поддерживать контакты с друзьями, своими священниками, с которыми работал во Львовской духовной семинарии. Теперь я нашёл другой способ: приглашаю к себе в гости.

 
– А всё-таки, когда есть свободное время, чем занимаетесь?
– Возможно, таких три занятия. Первое – это немножко движения, какого-то минимального спорта. Хотя не всегда есть возможность, особенно в путешествиях. Я люблю читать. Не только просматривать новости, потому что это нельзя назвать чтением. Мне очень интересно следить за богословской мыслью. Я всегда считал, в частности после моего обучения в Риме, что моя Церковь хочет видеть меня богословом. В частности, когда приезжаю в Рим, по студенческому обычаю посещаю книжные магазины с богословской литературой и всегда одну-две книги привожу.
 

– Спорт, чтение, а третье?
– Музыка. Музыка мне очень помогает отдыхать. Когда действительно надо успокоиться, вернуться в себя, мне помогает ухо. Вы себе не можете представить, как я страдаю, когда в храме плохо поют. Я не могу молиться вообще. Должен пальцем водить, чтобы прочитать молитву, потому что, если музыка фальшивая, она меня просто разрывает изнутри. И в том причина, что я очень часто сам пою на многих Богослужениях.
 

– Вы так много путешествуете. У вас есть любимая страна?
– Есть две страны, с которыми связана часть моей жизни. Это Италия и Аргентина. Когда я был направлен на епископское служение в Аргентину, даже в мыслях не предполагал, что когда-то отсюда уеду. Я действительно пытался войти в её культуру, в образ жизни, мышления, пройти процесс инкультурации. Я пытался стать частью аргентинского общества и быть всем для людей, которые были поверены моей пастырской опеке. Я поддерживаю контакты с теми людьми и до сих пор переживаю, что делается в том или ином приходе.
Вторая страна – Италия. Это как вторая Родина. Если посчитать, в какой стране я чаще всего бываю, то это Италия. Там есть важные наши структуры. Мы являемся частью Вселенской Церкви, и итальянский язык – это фактически язык ватиканской дипломатии сегодня. Студентом на протяжении всего своего обучения в Италии я ездил в один и тот же приход. Он был итальянским, тогда не было так много наших людей, в частности в том районе, но я вошёл в ту общину. Ездил туда исповедовать, это была моя главная обязанность. Я очень много там узнал, и сообщество меня приняло как своего. Через призму такого общения с итальянской культурой, тем обществом, я теперь лучше понимаю процессы, происходящие в Европе.
 

– А где ещё хотели бы побывать?
– Мне кажется, что я и так много езжу. Было бы интересно больше узнать о тех странах, где я уже был. Например, США. Мне очень интересно посмотреть природу этой страны. Потому что кое-кто едет в Америку, его поражают небоскрёбы, материальные вещи, он ходит по магазинам. А я этого очень не люблю. Есть одна часть Америки, где я никогда не был, – это Yellowstone National Park, очень интересная геологическая зона. Думаю, что поверхностно ездить по разным странам не стоит. Лучше действительно увидеть так называемые чудеса света, которые заслуживают внимания.
 

– Вы говорили, что любите читать. У Вас есть какая-то “зачитанная” книга?
– Я здесь вспомню о Шевченко. Ибо есть такая книга, к которой я возвращаюсь всё время. Сколько бы ни читал, всё равно найдёшь что-то новое. Сначала я услышал Шевченко, а потом уже начал читать. Это своеобразная матрица, которая заложила представление о сознании народном, национальном. Когда речь идёт о других авторах, их достаточно много. Очень нравится Нечуй-Левицкий. Чрезвычайно! Можно несколько раз перечитывать – эта описательность и языковая красота, которой он пользуется... Для меня интересны произведения Кулиша. Он менее известен. Сегодня, я думаю, что было бы хорошо, если бы кто-то издал полное собрание сочинений Кулиша, для того чтобы сделать его доступным. Он – однин из тех в украинской литературе, кто сформировал современную терминологию, которой мы пользуемся. Недавно я перечитал целый сборник произведений Дочинца. Он пишет специфически, я бы сказал, сапиенциально, что-то вроде «Книг мудрости», подобные Священному Писанию. Интересные произведения с философской точки зрения у Оксаны Забужко. Во время Майдана я с Оксаной познакомился лично, она мне показалась очень интересным человеком, интересным мыслителем, заставляющим людей задуматься.

– Можете вспомнить самые интересные встречи в своей жизни?
– Каждая встреча по-своему уникальна. Когда я как богослов занимался такой интересной темой «Богословие встречи». Когда встречаются два человека – это очень таинственные вещи. Я скажу о встрече, под впечатлением от которой до сих пор живу. Это встреча с семьями Небесной сотни (20 января 2016 года. – Н.К.). Ну, это что-то очень впечатляющее. Думаю, что все последующие встречи, то ли с чиновниками, то ли с дипломатами, с церковными деятелями, будут происходить через призму этой встречи.
 

– Что Вас больше всего тогда поразило?
– Страдания тех людей не ограничиваются только болью потери самого дорогого человека, хотя и это уже очень много. Каждый из них рассказывал, как один из очень ужасных опытов, момент опознания тела, а затем и вся бюрократическая система, каким образом своего родного можно получить для захоронения. Это ужас... Это катастрофа... А теперь, что причиняет им больше боли, – они это назвали «новой Крестной дорогой», это суды, которые они должны отбывать, и все те следствия, которые не ведутся или ведутся без должного внимания. Они чувствуют, что нет политической воли найти и осудить преступников. Судебные заседания превращаются в новые истязания. Сколько ещё страданий эти люди должны перенести, чтобы общество наконец поняло их боль и их горе? На самом деле это раны на теле всего народа. Если мы не уважаем их боль, ну как можно говорить о достоинстве? Была Революция достоинства... А тут достоинство простых людей, обозначенных той болью, сегодня так презирают.
 

– Какие задачи видите перед Церковью сегодня, на том этапе, на котором наше общество?
– Церковь всегда является, с одной стороны, голосом Божьим, который свидетельствует и видимо делает присутствующим Бога среди нас. С другой стороны, Церковь призвана быть голосом совести, совестью нашего народа и тоже голосом людей. Сегодня все живут на обезболивающих таблетках. Кто-то хотел бы зачеркнуть эту боль, а не лечить саму рану и саму причину. И это один из тех видов служения, который Церковь должна сделать. Быть рядом с этими людьми. Мы не можем забрать эту боль. Не можем. Мы можем её разделить. Это наша задача сегодня.
 

– Есть ли у Вас мечта и что делаете для её воплощения?
– Я, возможно, скажу немного высокопарно, но я думаю, что мечта должна быть высокой. И цель должна быть высокая. Я бы очень хотел, чтобы каждый человек встретил Бога живого, потому что мы все подсознательно Его ищем. Ищем правды, справедливости, ищем безопасности, счастья во всём, что мы переживаем. А это всё не то, это Кто-то. Бог является правдой, справедливостью. Бог является нашей жизнью, нашей защитой и нашим счастьем. Поэтому, пока мы не встретим живого Христа, который присутствует среди нас, мы всегда будем искателями, которые всегда будут блуждать и стремиться не к той цели. А что я делаю для того, чтобы мечта осуществилась... Знакомлю их с Богом. И цель очень высока. Если мы её хотя бы немножечко выполним, то тогда каждый из нас проживёт свою жизнь на этой земле не зря.
 

Беседовала Наталья Критович
Кана, № 4, апрель 2016 года
www.facebook.com/zhurnal.Kana