Между Аmerican Dream и киевоцентричностью: Патриарх Святослав – о вызовах современности и наследии митрополита Андрея

Ведь, чтобы быть со своей паствой в глобальном «везде», необходима жертва, необходимо постоянное открытие заново вечно изменяющихся запросов, потребностей и характера паствы. В этом лозунге есть что-то от брачного обещания «не оставлю тебя до смерти», и говорить о нём следует не с кем иным, как с тем, кто обязался такое обещание выполнить, – с главой УГКЦ Блаженнейшим Святославом.

– Блаженнейший владыка, уже более века украинцы населяют разные страны на разных континентах, и это расселение становится все более интенсивным. Значительная часть этих людей греко-католики, и благодаря им Церковь тоже становится присутствующей в разных странах, на разных континентах. Это определяет её образ бытия и действия. Какие основные процессы происходят в текущем развитии УГКЦ как глобальной Церкви и каково их значение?

– Само понятие глобальности, или глобализации, довольно молодое. Мир начал становиться всё более тесным, когда общества из статических начали превращаться в динамические, когда всё задвигалось – не только идеи, мысли, но даже люди, даже религиозные верования и убеждения. Когда мир начала всё активнее объединять сеть коммуникаций, когда новости перелетают с одного конца мира на другой за считанные секунды, очевидно, что мир стал говорить о том, что мы сегодня в рамках всего земного шара становимся «одной деревней». Часто говорят global Villag, то есть мы такая «всемирная деревня». Сам процесс глобализации сегодня только начинают оценивать, и кто-то считает его положительным, а кто-то – прямо угрожающим. Кто-то видит в нём определённые шансы, новые возможности. Но я хочу сказать, что наша Церковь начала глобализироваться почти за сто лет до того, как появился термин, о котором мы сейчас говорим.

Глобализация Украинской Греко-Католической Церкви абсолютно связана с эмиграцией. Ещё в конце XIX века началась массовая эмиграция, в частности верующих нашей Церкви, в разные страны мира. Хотя я бы сказал, что процесс глобализации в смысле выселения украинцев с их автохтонных земель начался значительно раньше. Украинцы с территории, которую считают территорией поместной Церкви, территории киевского христианства, расселились в своих детях как на Восток, так и на Запад. Поэтому глобализация как эмиграция, глобализация как расселение украинцев по всему миру – это некие словами, которые предоставляют свет и значение друг другу.

Я задаю себе вопрос: что делает нас глобальной Церковью? Только ли география нашего распыления по миру? Мой ответ – нет. Глобальной нашу Церковь делает внутреннее единство, которое мы сохраняем между собой несмотря на это распыление. Вспоминаю слова, которые услышал когда-то, ещё будучи студентом, от ныне покойного епископа Мирослава Маруся, когда он служил литургию на гробе святого Иосафата в базилике святого Петра: «Над головой украинского священника никогда не заходит солнце». «Как так?» – подумал я. Затем он объяснил, что если в каком часовом поясе священник заканчивает молиться литургию, то в другом –  другой пастырь просыпается и становится к престолу. И это впервые в моём воображении нарисовало образ моей Церкви, Церкви глобальной, того украинского священника, который стоит пред Богом на разных частях земного шара, молясь в лоне той же церковной общины. Поэтому мы и есть глобальные, так как присутствуем не только в разных уголках Украины, но и мира. В то же время мы и поместная Церковь, глобальная. Несмотря на распыление, благодаря церковной общине, её элементам внутреннего церковного единства мы сохранили контакты, отношения между собой. С другой стороны, мы объединяем различные культурные, языковые контексты, даже выходцев из разных народов. Поэтому мы одновременно стали глобальной и поместной Церковью, украинской, но тоже глубоко интернациональной, которая объединяет сыновей и дочерей разных народов.

Как нам сегодня эту глобальность сохранить и как лелеять единство, не рассыпаться, не затеряться в процессе этой глобализации, в современном смысле этого слова? Это вызов, на который мы будем искать ответ.

– Общество сегодня очень информатизированное, в отличие от первых волн эмиграции, когда было чёткое понимание «Родина – диаспора». Это понимание сегодня стирается, люди становятся всё более «космополитами». Благодаря современным технологиям не испытывают такой большой тоски по Родине и родным, потому что могут ежедневно видеться и общаться благодаря вайберу или скайпу. Ощущение, что я вне дома, почти нет. Вместе с тем человек чувствует себя всё больше потерянным в этой «глобальной деревне»...

– Сегодня эта информатизация или способ виртуальных контактов, которые дают нам современные технологии, глубоко влияет на динамику межличностных отношений, способы общения между людьми. Вы упомянули, что такого типа контакты иногда выводят человека за рамки времени и пространства, пространство исчезает. Иногда то, что происходит на пороге моего дома, кто-то может быстрее запостить в фейсбуке, и мой брат может прочитать это, находясь в Америке, а я, будучи в метре от той действительности, могу о ней не знать. Человек входит в другое измерение времени и пространства. Когда мы говорим о глобальном измерении нашей Церкви, наша коммуникация, наше общение тоже приобретает новые формы. Но это, с одной стороны, – возможность, а с другой – вызов. Это и возможность, и опасность. Когда говорится именно о важности межличностных человеческих отношений в строительстве сообщества, в частности церковного, это имеет свои особенности. Приведу вам несколько примеров. Мне рассказывали наши люди в разных странах мира, когда, например, человек выезжал из Украины на работу, то сначала ехал туда, где уже есть украинская община, потому что понимал, что именно в общине будет принят, интегрирован, защищён, поскольку является украинцем или украинкой, а уже потом, находясь в лоне этой общины, обеспечит остаток своих потребностей. Такого типа общества были для наших людей на старых поселениях очень важными. Даже распыляясь, люди собирались, и сердцевиной такой общины всегда была Церковь. Вокруг неё община себя консолидировала.

В современном мире происходит что-то другое: люди ставят вопросы общины, Церкви, культуры, даже национальной принадлежности на последнее или, может, предпоследнее место. Выезжают не туда, где есть община, а туда, где могут получить работу, и тогда всё остальное выстраивается в другой последовательности. Такого типа изменение приоритетов, по моему мнению, показывает, что в современных моделях межличностных отношений очень меняется сам способ идентификации себя в том или ином сообществе или обществе. Моя принадлежность «до», способ выявления этой принадлежности радикально меняется. Мы видим, как сегодня непросто собирать людей в какие-то сообщества. Посмотрите, как мало теперь детей, которые вместе играют на улицах или площадках. Это означает, что они есть, но где-то в другом месте. Сегодня мы можем быть в контакте со всем миром, но наши человеческие отношения очень бедны. Мы можем быть информированы о том, что происходит с нашими братьями или сёстрами на другом конце света, но человеческого отношения, ощущения можем прямо не иметь. А отложить всё и уехать, чтобы посетить своих папу и маму, иногда становится серьёзной проблемой, хотя я могу каждый вечер говорить с ними по скайпу. Может ли виртуализация наших отношений быть причиной нашей растерянности, утратой маркеров нашей идентичности? Думаю, в определённой мере, да. Ещё один интересный феномен: очень много приходов, даже наш Патриарший собор, имеют онлайновые трансляции богослужений. Мы рады, что с нами в контакте могут быть наши люди в глобальных масштабах Церкви, но иногда человек выбирает возможность сидеть за компьютером со стаканом кофе в тёплой комнате, вместо того чтобы пойти в храм. Происходит виртуализация прихода, церковной общины как таковой. Меняется способ проявления нашей веры, нашей религиозности, нашей принадлежности к тому или иному приходу, общине.

– В последнее время люди выезжают не столько на заработки, как на поиски лучшего варианта самореализации, особенно образованная молодёжь. Церковь может предложить ей определенные способы самореализации в своей структуре?

– Совершенно верно. Человек сегодня ищет пространство, где сможет реализоваться, развиваться. Но такого типа понятие «самореализации» является симптомом индивидуалистического общества, мы делаем акцент на своей отдельности. Особенно это видно на примере постсоветского общества, которое переживает процесс компенсации после коллективизации. Распад на отдельные индивидуумы очень ярко выражен. Поэтому нам так тяжело сегодня социализироваться, тяжело строить сообщество. Не будем думать, что такие глобальные вещи происходят, когда мы говорим об эмиграции, выезде за границу. Смотрите, мы сегодня имеем движимое общество даже в пределах нашей страны. Как много людей движется из села в город, на учёбу, например, из города на периферии – в столицу. И это движение уже само вызывает некоторую растерянность или потерянность. Знаем, что в Киеве есть несколько тысяч выходцев из Галичины. Потенциальное большинство из них – греко-католики. Мы спрашиваем себя: «А где они?». Двигаясь из Львова в Киев, они выпадают из сети сообществ своей Церкви, и тогда нам нужно действительно прикладывать большие пастырские усилия, чтобы реинтегрировать их в сообщество Церкви. Вы себе представьте, насколько велики трудности реинтеграции в общество, когда кто-то уезжает за границу. Как сегодня наши епархии, наши приходы должны потрудиться, чтобы интегрировать новоприбывших! В частности, когда говорим о Польше, Канаде, США, там, где есть волны новой эмиграции. Эти трудности, конечно, сегодня существуют. И поэтому мы так много говорим о маркерах нашей христианской идентичности. С одной стороны, это возможность, потому что нашего цвета – по всему миру (укр. нашого квіту – по цілому світу). Наши верные разносят нашу Церковь по тем странам, где её раньше не было, они становятся семенами, зародышами нашей Церкви в странах новых поселений, как новая эмиграция. Но нам надо спросить себя, настолько сильны у этих людей идентичность и сознание принадлежности к нашей Церкви, чтобы быть зародышем общины, прихода в стране, где приходов ещё нет?

Вот пример: в этом году мы действительно рады созданию нового экзархата для наших верных в Италии. Почему эта структура появилась? Потому что наши верующие женщины, которые в 1990-е годы поехали в Италию, привезли туда свою Церковь. В страну, где существует тысячелетняя традиция христианства. Но они хотели там именно своей Церкви. Они её искали, просили, требовали. И тогда к ним приехали их священники. Право иметь своего священника для украинских женщин признали даже римо-католические епископы в тех местах. И сегодня там есть наша структура. Мне очень хотелось бы, чтобы так же своей Церкви хотели, искали и требовали её как права на пастырское попечение в своём обряде, в своей традиции наши люди в Южной Африке, на Ближнем Востоке, в Арабских Эмиратах, даже в Польше, Франции, Германии – тех странах, где уже есть наши структуры, но нет прихода именно там, где живут украинцы! Поэтому сегодня, собственно, наша Церковь работает над подготовкой Патриаршего Собора, который состоится в следующем году во Львове. Темой этого Собора является именно то, о чём мы говорим: эмиграция, поселения и глобальное единство УГКЦ. Лозунгом Собора стали слова «Церковь всегда и везде с тобой!». Что этот лозунг означает? Прежде всего, то, что Церковь всегда с тобой, потому что ты являешься сыном / дочерью Украинской Греко-Католической Церкви, носителем и семенами Церкви. А с другой стороны – мы как сообщество хотим быть с тобой, чтобы ты не был одинок, чтобы мы тебя могли охватить опекой, вниманием, послужить тебе в соответствии с твоими потребностями. Сначала, возможно, виртуально, а потом реально. Чтобы наша Церковь выполнила свою миссию – собирать. Собирать не только верных наших приходов, но и тех, что есть в рассеянии – так, как это провозгласил и провёл Патриарх Иосиф.

– Меня приятно поразило, что на одном из домов рядом с собором Воскресения размещён большой баннер с цитатой Митрополита Андрея Шептицкого. Закономерным образом современная УГКЦ постоянно держит в поле зрения верующих и всего общества его видение Церкви как стратега и великого предшественника экуменизма. Что из наследства Шептицкого вам особенно часто приходит на ум, когда думаете о глобальной действительности и УГКЦ в ней?

– Прежде всего, я бы сказал, что митрополит Андрей Шептицкий был первым глобальным главой нашей Церкви, первым, кто сформулировал видение глобального пастырства, первым, кто не просто провожал своих верных в разные страны мира, писал им потом письма, чтобы они не потеряли того сокровища родительской веры, а кто заботился, чтобы потом к ним поехали священники, монахи, монахини. Более того, он сам к ним ездил. Из своего опыта епископа в Аргентине могу сказать, что там до сих пор помнят визит Митрополита Андрея в Бразилию и Аргентину, вокруг наших храмов стоят памятники Митрополиту Шептицкому на коне, ибо он ездил по джунглям, посещая украинцев. Это образ пастыря с глобальным чувством долга – быть со своим народом, уберечь его от опасности потери веры, вечного спасения, опасности потери надежды, быть дезориентированным и потерянным в дальних лесах, опасности потери того, что потом Патриарх Иосиф назвал «способностью быть собой». Наша Церковь де-факто сегодня растёт в глобальном масштабе на тех фундаментах, которые заложил своим видением, своим служением Митрополит Андрей Шептицкий. Это он завоевал украинцам право иметь своих епископов в диаспоре. Искал всякой возможности быть в контакте с теми епископами, создавать прототип того, что мы сегодня имеем как возрождённый Синод УГКЦ, который объединяет всех наших владык. Очевидно, что за этим лежат определённые идеи, мысли, видение, народотворческие, государственнические и церковные принципы, чувство долга помочь людям остаться верными Христу в новейших обстоятельствах и вызовах, иметь надлежащий иммунитет, чтобы быть христианами даже тогда, когда тебя агрессивно атакуют другие идеологии. Знаем, как неблагосклонно принимали Шептицкого те украинцы, которые были носителями коммунистических идей. Просто ревниво чувствовали его присутствие. Как непросто было украинцам вместе с Митрополитом и первым своим епископом в Канаде противостоять попыткам обратить наших людей в лютеранство. Их считали невеждами, неучами, дикарями, нехристианами... Как нам потребовалось на высоких культурных ступенях общества защищать свою тождественность! Митрополит Андрей был едва ли не единственным, кто защищал право нашего народа на своё государство перед Лигой Наций в 1920-х годах как законный представитель народа, который потерял своё государство. Его считали тем, кто имеет право говорить от имени своего народа. Это тот набор идей, которые нарисовали нам пример, икону первого главы Церкви с глобальным видением своей миссии.

– Говоря о Церкви эмигрантов и Церкви глобальной, осознаём разницу, и если раньше нам во главе с Митрополитом Андреем надо было доказывать, что мы христиане и часть Католической Церкви, просто держаться вместе, то теперь УГКЦ как глобальная Церковь более открыта к тому, чтобы принимать в своё лоно неукраинцев. По вашему опыту, чем наша Церковь интересна людям других народностей?

– Готовясь к Синоду епископов, который недавно состоялся в Риме (я отвечал за подготовку главной темы «Сопричастие, единство в жизни и свидетельстве УГКЦ»), мы провели опрос в разных странах мира через сеть координаторов стратегии «Живой приход». Один из вопросов звучал так: «Что, собственно, нас сегодня делает единой Церковью, что нас объединяет? Каковы элементы, признаки нашего единства, благодаря которым мы себя чувствуем принадлежащими к этой церковной общине?». Возможно, на этот вопрос в разных временах процесса глобализации УГКЦ мы нашли бы разные ответы. Сегодня же подавляющее большинство на этот вопрос ответило, что нас объединяет нашая восточная духовность и киевская духовная традиция. Уже не язык, не этническое, национальное происхождение является основой, основанием для церковного единства, а именно наше духовное наследие Киевской Церкви. Что интересно, насколько мы эффективно можем, во-первых, сами с ним жить и насколько успешно можем передавать это наследие в контексте различных языков и культур, настолько успешными будем в нашем развитии.

Если мы где-то, в каком-то контексте закрываемся на себе, на основе нашего этнического происхождения или даже языкового, то там мы становимся неспособными делиться нашим сокровищем с другими и начинаем замирать. Интересно, что перед вызовом ассимиляции (потому что это распыление нас ставит перед проблемой ассимиляции) есть два вида реакции. Первая – закрыться и хранить, как в музее, всё наше наследство, отделять себя от других. Это как способ самозащиты. Такого типа рефлекс приводит к фрагментации и замиранию. Вторая – вхождение в культуру, сохраняя свою тождественность, не бояться говорить о ней другим, искать такого способа, языка, благодаря которому становимся понятными. Почему? Ведь чтобы мочь другим о себе рассказать, мы должны себя глубже познать. Как в той шутке, когда преподаватель читает на какую-то тему лекции в течение нескольких лет и наконец сам начинает её понимать (смеётся). Мы сможем сами для себя открыть богатство своей культуры, традиции, богатство Киевской Церкви, когда будем объяснять, передавать себя другим. Тогда мы станем способными сохранить то, что получили в наследство, тогда оно не превратится для новых поколений в чемодан без ручки или сундук без ключа, а будет живыми корнями, которые пустят следующие ростки, обеспечат рост и развитие единого организма. Там, где наши церковные общины имели смелость открыться, заговорить на других языках и интегрировать в свое лоно выходцев из других наций, других культур, мы получили новое дыхание, новый старт. Очевидно, здесь тоже есть новые опасности. Но, что интересно, сегодня такие открытые сообщества испытывают необходимость связи с Церковью-матерью в Украине, поскольку понимают, что могут быть открыты только тогда, когда завязаны на «корни» киевского христианства. Община может давать плод, когда, как ветвь виноградной лозы, не отделена от лозы, а на ней.

Сегодня мы хотим искать лучшего способа того, как быть живыми и деятельными в этом глобальном мире, не потерять своё сокровище традиции киевского христианства, а развить её, не ассимилироваться, а быть глобальными.

Действительно, мы становимся интересными для мира, для латинской христианской культуры, нас начинают изучать, приглашать к себе. Например, в этом году открыли Центр украинских христианских исследований в Университете Вашингтона. Если есть смелость и мы хотим идти к другим, то только тогда понимаем: а у нас есть что сказать!

– Скажите, владыко, как достичь баланса между киевоцентричностью и стремлением верующих к воплощению american dream?

– Думаю, это возможно только в церковном контексте. Не в контексте общественно-политическом, так как этот контекст поляризует идеи, противопоставляя одну другой. В церковном контексте существует понятие единства в разнообразии. В других странах поселения де-факто объединяют людей, которые являются потомками нашей Церкви в третьем, четвёртом, а то и большем, поколениях. Как для них сохранить киевоцентричность, будучи носителями american dream («американской мечты»)? Опять же, благодаря единству в разнообразии.

Вы знаете, это единство в разнообразии мы сегодня переживаем не как опасность, а как богатство. Например, когда на наш Синод собираются епископы со всего мира, которые выросли в разных культурах, и мы обсуждаем какую-то одну тему, то владыки из Бразилии, Канады, Америки, Украины, отцы из Казахстана понимают её каждый по-своему. Тогда мы видим, насколько одна тема может быть многогранной, тогда есть действительная возможность объективно видеть ту или иную истину, которую исповедуем вместе как единое церковное тело. Тогда можем выявить такие грани киевской традиции, которые к тому времени никто никогда не видел. Почему? Потому что не было, с другой стороны, направленного на неё такого света. Такое единство в разнообразии является вызовом и возможностью, опасностью и богатством. Я это вижу, в принципе, как возможность, и именно в церковном контексте. Почему? Потому что единство в разнообразии возможно только благодаря силе и действию Святого Духа. Ибо, по-человечески говоря, разнообразие отрицает единство.

Мы упоминали в начале, что тяжело теперь строить сообщество в культуре, которая подчёркивает индивидуалистичнисть. И поэтому говорят, что слово «сообщество» очень церковное. Потому что это действительно община (не коллектив или организация!) Можно быть общиной только тогда, когда мы воодушевлены одним и тем же Духом, когда мы собираемся – такие разные, с разными дарами, на разных языках – и чувствуем, что едины. Почему? Потому что имеем одного Духа, во имя которого объединены. У нас глубже мотивация и глубже общность, которую не может нивелировать разнообразие культурных, языковых, интеллектуальных контекстов, в которых мы живём и пастырствуем.

– Несмотря на то, что Церковь в лице своих верных движется на Запад, она в лице капелланов и благотворительных церковных структур движется на восток Украины, и это движение в значительной степени вызвано войной. Благодаря этому люди в положительном свете узнают УГКЦ. Как это меняет лицо самой Церкви?

– Здесь, в центре Украины, а также на юге или востоке мы не диаспора, мы дома, это наши корни. Мы не создаём здесь ничего нового в плане церковной организации, а восстанавливаем. И это признак киевоцентричности и большого багажа. Мы не приходящие, которые начинают что-то с новой страницы, мы открываем здесь то, что уже является нашим сокровищем!

То, о чём вы говорите, в пастырском плане обозначено следующим образом: когда говорим об Украине, у нас есть верующие по происхождению и верующие, которые стали греко-католиками по собственному сознательному выбору. Тех первых всё же много на западе Украины, и это имеет свои преимущества и свои опасности в современном контексте. Преимуществами есть традиция, которая передаётся из поколения в поколение, и сознание с маркерами идентичности. С другой стороны – есть опасность пассивности, галицкого антиклерикализма, недооценка роли церковной идентичности в своей личной жизни и общественном строительстве. А здесь, на востоке Украины, у нас сегодня большая, возможно, большая часть верующих, которые стали греко-католиками благодаря личному выбору.

Я крестил профессора одного из киевских университетов, который захотел сознательно и добровольно в старшем возрасте стать греко-католиком. В своём поиске Бога он ассоциировал себя с нашей Церковью. И таких очень много. Киевская общественность назвала одну из улиц города именем Митрополита Андрея Шептицкого. Это исходило не из традиции, а в результате очень непростого выбора. Многие люди начинают видеть себя детьми нашей Церкви, потому что она им говорит своим свидетельством. Вы упомянули о благотворительных организациях, а существуют ещё другие виды служений, которые являются проявлением евангелизационной миссии нашей Церкви. Мы проповедуем нашим образом жизни, и это для многих является аутентичными, поэтому они находят Бога среди греко-католиков. Эта часть нашего сообщества в Украине имеет тоже свои трудности и проблемы. Верные по выбору очень активны, задают глубокие и трудные вопросы своим священникам и епископам, активно делятся своей верой с другими, потому что иногда являются единственными греко-католиками в семье... С другой стороны – порой не хватает здесь определённых элементов, которые дают укоренённость, якорь, потому что это свежее, что должно созреть, состояться, как говорится. А значит, требует особого внимания и опеки Церкви.

Приведу такой пример. Меня очень радует наша Киевская Трёхсвятительская семинария. Однажды на вступительных экзаменах я увидел молодого киевлянина: парень семнадцати лет, окончивший школу в столице, и здесь, в Киеве, поступал в семинарию. Я пытался понять, сможет ли он в этой семинарии учиться, достаточно ли он зрелый в своём опыте христианской жизни и вере, чтобы продолжать свой путь в семинарии. Я его спросил: «Слушай, брат, сколько тебе было лет, когда ты пришел в нашу Церковь?». Он покраснел и ответил: «Знаете, Блаженнейший, меня моя мама принесла в церковь ещё в животе». И тут я понял, что в Киеве мы уже имеем целые поколения молодёжи, что родилась, выросла и осознала себя в наших приходах, почувствовала здесь своё призвание. Есть здесь новая традиция, которую надо ценить. Эта Киевская семинария изменит вскоре наше лицо, здесь её перестанут воспринимать как галицкую диаспору даже сами греко-католики.

– Говоря о глобальности Церкви, не можем не затронуть вопрос её отношений с другими Восточными католическими церквами. Какова стратегия УГКЦ по этим отношениям, что даёт это взаимодействие в глобальном контексте?

– Прежде всего, надо вспомнить, что хоть мы и являемся крупнейшей Восточной Католической Церковью, но не единственной. С другой стороны – католики бывают не только верующие латинского обряда, мы являемся не каким-то приложением, к тому же не вполне католическим. Это ложное понятие о Вселенской Католической Церкви как таковой. В лоне Католической Церкви более двадцати Восточных Католических Церквей, и мы стараемся беречь очень глубокие отношения с ними. Это нам нужно для того, чтобы дать себе ответ на вопрос, какова наша общая миссия во Вселенской Церкви сегодня. В частности, когда говорится о том, чтобы объяснить, что Церковь – это вселенское общение поместных Церквей. Мы хотим узнавать друг друга, поэтому каждый год зовём на наши синоды представителя той или иной Восточной Католической Церкви. К нам приезжали владыки из Индии, из Сиро-Малабарской Церкви, из Маронитской Церкви, архиепископ Бейрута, из Ливана, приезжал Патриарх Мельхитской Церкви Григорий Лахам, который также был свидетелем моей интронизации. Итак, наша стратегия – развитие контактов на различных уровнях, в том числе богословском, каноническом, пастырском, для того чтобы мы действительно могли развивать и свидетельствовать вселенскость Католической Церкви перед теми, кто ещё не живёт в сопричастии с наследником апостола Петра, свидетельствовать свою восточную традицию так, как проживаем её мы. Особый вызов, задача – экуменическая миссия Восточных Католических Церквей. Недавно в Риме состоялась очень важная встреча восточных католических епископов Европы (потому что у нас в Европе не только католики византийского обряда, но и верные армянского, маронитского, сиро-малабарского обрядов). Мы хотели вместе прийти к пониманию своей миссии по отношению к православным братьям. И Святейший Отец нам об этом сказал, что наша задача – глубоко и аутентично лелеять нашу восточную традицию, у которой общие корни с православными братьями, чтобы они видели, что единство с Римом не означает потери своей экклезиальной тождественности, а это возможность её развить, что вселенское общение – необходимое условие для развития в своей восточной традиции, а недостаток общения на вселенском уровне или рана в общении становятся препятствием, чтобы полноценно развивать эту традицию с общими корнями. Это экуменическое измерение нашего свидетельства очень важно, в частности в нашем восточноевропейском контексте.

Беседовала Лидия Мидик